pixabay.com
Доктор исторических наук, директор Института геополитических исследований и профессор Египетского университета исламской культуры «Нур-Мубарак» Асылбек Избаиров проанализировал для редакции Taspanews.kz последние случаи терактов в России. В своей статье он рассказал, какие важные выводы Казахстан может сделать из этих событий. Радикализация в тюрьмах и рост насилия, по его мнению, требуют пристального внимания казахстанских властей, чтобы предотвратить подобные угрозы на территории РК.
Несомненно, события с захватом заложников и кровавым штурмом колонии в Волгоградской области РФ являются поводом для внимательного анализа и оценок не только для властей и специалистов России, но и для Казахстана тоже. Тем более, что это уже третий жестокий теракт, который можно считать громким провалом тамошних спецслужб за последнее время. Расстрел Крокус Сити Холла в марте, июньское нападение на церкви и синагоги в Дагестане и нынешний захват заложников в Волгограде, плюс сюда можно отнести еще один аналогичный случай — в СИЗО Ростова-на-Дону также в июне. Все эти события укладываются в некую общую канву, отмечающую рост насилия на территории России. По мнению российских спецслужб, эта волна террора связана с активностью религиозных экстремистов, в частности, связанных с террористическим «Исламским государством Ирака и Шама» (ИГИШ).
Однако я, как исследователь этих вопросов, не спешил бы рассуждать об этом в таких упрощенных рамках. Более вероятно, что ИГИШ используется в них скорее, как удобный «ярлык» или, с другой стороны, как своеобразная террористическая «франшиза». Некоторые из этих терактов разрабатывались непосредственно самими исполнителями (нападения в Дагестане или захват в СИЗО Ростова-на-Дону), самостоятельно радикализовавщимися жителями Кавказа, где к тому же есть устойчивая историческая традиция противостояния российским властям. Нападение на Крокус Сити Холл все еще остается нетипичным случаем, поскольку Москва обвиняет в нем одновременно и ИГИШ, и Украину, а поведение исполнителей не выдает в них идейных экстремистов (хотя бы потому что по версии следствия террористы согласились расстрелять сотни людей за «гонорары» в 500 тысяч рублей).
В случае с захватом заложников в волгоградской колонии, мы также не видим предварительных связей его участников с экстремистами. Трое из четырех захватчиков были осуждены по наркотическим статьям, один — за причинение тяжкого вреда здоровью. О том, что как минимум один из участников теракта не состоял на профучете, как представитель экстремистского сообщества, также говорит и особый знак на его арестантской робе белого цвета. Об этом же сообщает российский телеграмм-канал Mash, по информации которого, «заключенные, захватившие заложников, познакомились и радикализовались уже в колонии». Кроме того, реальные участники ИГИШ в российских тюрьмах сидят изолированно от остальных осужденных.
Что же можем иметь в данном случае? Судя по распространенным самими террористами видео, в их действиях больше протеста против тюремного произвола и преследования по религиозному и этническому признаку. Не секрет, что после событий в Крокус Сити Холле таджикское, узбекское и другие мусульманские землячества в России оказались под сильным давлением со стороны правоохранительных органов и властей страны, что уже спровоцировало многих их представителей на выезд. Те же таджики и узбеки, кто оказался в заключении в этом время, сполна почувствовали на себе искусственно сфокусированную ненависть общества, что, кстати, и является одним из доводов для тех, кто сравнивает теракт в Крокус Сити Холле с взрывами в России в 1999 году, авторство которых вызвало вопросы из-за известного случая с «рязанским сахаром».
То есть сами захватчики говорили, прежде всего, о мести администрации за «преследования мусульман». Кстати, о том, что мусульмане в российских тюрьмах находятся в более угнетенном положении в сравнении с основной массой заключенных, говорил даже покойный российский политик Навальный, умерший в этом году в колонии. Такое положение, усилившееся после событий в Крокус Сити Холле, по моему мнению, сыграло роль катализатора этого террористического акта.
Кроме того, о направленности убийств в качестве мести за давление на заключенных-мусульман говорит и тот факт, что террористы убили 4 офицеров ФСИН и еще 4 заключенных, видимо, выполнявших роль так называемых «активистов», которые по указанию тюремной администрации подвергали других заключенных избиениям, унижениям и пыткам. О том, какие масштабы приняло это явление, мы можем судить и по многочисленным видео с пытками заключенных, обнародованными не так давно в Интернете. Дошло до того, что российский криминалитет даже постановил не считать тех, над кем надругались по приказу администрации тюрьмы, «опущенными», то есть не переводить их в самую низшую тюремную касту пассивных гомосексуалистов. Что касается колонии, где произошел захват заложников, то там в последние годы также было неоднократно зафиксировано массовое членовредительство заключенных в знак протеста против пыток и издевательств со стороны администрации.
Ни в коем случае не оправдывая террористическое преступление — захват и жестокие убийства заложников — отметим, что в тут радикализация тех, кто его совершил, похоже вызвана тем фактом, что они попали в тюрьму, где, похоже, практиковалось особенно негативное отношение у мусульманам. Нечто похожее мы видели в октябре 2022 года на учебном полигоне в Белгородской области, когда трое таджиков, как минимум один из которых вообще не имел российского гражданства и непонятно как оказался в числе мобилизованных на войну с Украиной, расстреляли группу солдат и офицеров армии РФ в ответ на оскорбления на религиозной почве.
Какие же выводы из всего этого мы можем сделать для себя?
Во-первых, что если тюрьма перестает быть механизмом исправления, но служит лишь карательным инструментом, то находящиеся там граждане становятся на порядок более ожесточенными в отношении общества. Давление на верующих со стороны администрации колоний, как правило, лишь усиливает радикализацию религиозных тюремных сообществ, а выделение верующих в особую категорию, противопоставляемую остальным заключенным, на этом фоне толкает большое количество новоприбывших в объятия таких «тюремных джамаатов» в поисках взаимовыручки и покровительства и защиты от организованного криминала и администрации. Худший же вариант — это сращивание отдельных элементов криминала с экстремистами, что порождает не только организованные группы, но и ожесточившихся одиночек, способных парализовать своими акциями целый город, как это сделали Максат Кариев в Таразе и Руслан Кулекбаев в Алматы. В таких условиях даже усилия по дерадикализации со стороны психологов и экспертов-теологов часто неэффективны: зараженные радикализмом заключенные перестают вступать в религиозные споры, не идут на контакт или легко прячут свои убеждения, внешне соглашаясь, но в душе сохраняя ненависть к государству и обществу. Я раньше в своих работах писал о том, что многие возвращенцы могут сидеть на баяте, годами проявлять некую соглашательскую позицию и выжидать своего часа или команды, приказа из зарубежья. Поэтому сегодня крайне необходимо пересмотреть существующую методику по разубеждению экстремистов и переводу в лоно традиционного ислама. Оказавшись на свободе, они несут двойную стигму, как бывшие заключенные, и как практикующие мусульмане, что, естественно, может подтолкнуть к экстремистской деятельности, и это очень опасная тенденция на, что сегодня должны обратить пристальное внимание правоохранительные органы.
Из этого следует второй вывод: усиление запретительных функций законодательства, маргинализирующее целые группы населения страны, только подстегивает процессы увеличение числа радикалов. Вместо того, чтобы глубже интегрировать верующих в общество, сегодня некоторые законодатели выдвигают идеи все более широких запретительных мер, которые начнут делать нарушителей из абсолютно законопослушных граждан. Ну, а с процессами превращения нарушителей закона в террористов неплохо справляется пенициарная система, в результате чего мы будем иметь все больше и больше актов насилия и преступников. Между тем, у нас колонии итак переполнены, а людей, готовых там работать, наоборот, — дефицит. Кто будет рад этому? Только ИГИШ, который получит новых рекрутов, самостоятельно осуществляющих теракты, просто раздавая им свою кровавую «франшизу». Для радикалов, которые идут, как правило, на смерть, все же довольно важно иметь некое знамя, которым бы они могли прикрыть свои поступки. И ИГИШ дает им эту возможность, не вкладывая ни доллара в их подготовку и мотивацию.
В этих условиях основная задача в области обеспечения безопасности страны — это насколько возможно не допустить появления новых террористов, а не реагировать на их действия. Борьба с последствиями — это уже неудача для безопасности. Базовым условием успешной политики профилактики радикализации является устранение возможностей противопоставления государственной политики и идеологии религиозным ценностям и постулатам.
Предупреждение этой ситуации позволит органам национальной безопасности, правоохранительным и иным государственным органам, а также специализированным группам, ведущим работу по предупреждению экстремизма, разрушить их идеологическую базу, на которой взращивается намерение совершать акты насилия. Причем это относится, как к организованным группировкам, вербующим сторонников, так и к одиночкам, чья радикализация до момента совершения ими преступлений, вообще редко поддается выявлению, не говоря уже о предотвращении иными методами.
Наоборот, искусственное противопоставление государства религии, как это происходит в случае запретов на определенную одежду, молитвы, внешний вид, по сути своей ошибочно, а фактически — вредно. Подобная политика и риторика, наоборот, резко провоцирует радикализацию, противопоставляя религиозную часть населения государству. Как известно, маргинализация определенных групп населения — это верный путь (а зачастую и необходимый шаг) к их радикализации. Применение подобных ограничительных и запретительных мер практически нигде в мире не привело к зримому снижению религиозности или устранению радикализма, наоборот, мы наблюдаем рост недовольства в регионах и странах, где подобные вещи происходят.
Мы видим это даже на примере соседнего Таджикистана, где в результате официального запрета на хиджабы начался отток населения. Сейчас время сбора урожая, а в некоторых районах уже не хватает рабочих рук. Причем объяснить это трудовой миграцией сложно: из России таджики по понятным причинам также стараются уезжать и не ехать туда. С такими мерами, боюсь, что страна не станет образцом светскости, а на каком-то этапе может вновь оказаться на пороге Гражданской войны (которая там уже была в 90-е годы) или повторить судьбу Афганистана, который на усиленное навязывание вестернизации в течении двух десятилетий ответил возвратом власти «Талибана».
Если проводить аналогии и далее, то мы можем рассмотреть пример еще одного соседа: Узбекистана. При Исламе Каримове это был максимально жесткий режим в отношении религиозного населения, но проблемы это все равно не снимало. Когда же Шавкат Мирзияев пошел на либерализацию в отношении религии и политических прав населения, разрешив очень многое из ранее запрещенного, мы видим, что страна только выиграла в стабильности и развитии. Сегодня Узбекистан во многих областях развития демонстрирует большие успехи и мощную динамику, что делает результаты его реформ ощутимыми на всех уровнях. При Мирзияеве Ташкент начал работать не запретительными, но созидательными методами, исправляя результаты десятилетий, в течение которых религиозный вопрос находился в тупике. Сейчас в Узбекистане открывается огромное количество конструктивно настроенных Исламских центров, структур, отчего узбекское общество лишь выигрывает. Так, в Самарканде был открыт Международный Центр имама Бухари и центр «Хадис ілім мектебі», в Маргелане — «Фикх ілім мектебі», в Бухаре активно действует и расширяет свою работу известное медресе «Мир-Араб», начали свою работу и множество других структур.
Резюмируя, хотелось бы отметить, что мы видим, какие деструктивные последствия имеют попытки государства искусственно влиять на религиозность своих граждан, и насколько эффективно гармоничное развитие общества, готового принимать всех своих сограждан с их убеждениями. Намного более эффективно всегда бывает поддерживать контакты и выводить в легальную сферу религиозные коммьюнити, чтобы их члены получали возможность реализовываться в рамках нашего общества, чем пытаться насильственно переучивать, переубеждать их, навязывая единые стандарты духовного и мировоззренческого плана. Все это мы уже проходили в СССР, и добром оно не кончилось…
